Некоммерческое партнёрствоУрал-Евразия

В 1924–1925 годах в Центральной Азии произошел процесс, названный национально-территориальным размежеванием.

Суть его заключалась в том, что в составе СССР были выделены национальные административно-территориальные единицы, получившие статус автономных ССР, областей и округов. Так на свет появились Киргизская, Узбекская, Туркменская, Таджикская и другие Советские Социалистические Республики. Выделение этих образований в составе Советского Союза сыграло важную роль в их дальнейшей судьбе и в том числе отразилось на последующих отношениях с Россией.

В результате размежевания изменились не только названия, но и границы многих административно-территориальных единиц. В итоге вышло так, что коренные народы многих республик оказались за пределами своей родины. В эпоху перестройки это породило ряд территориальных конфликтов, многие из которых не разрешены до сих пор.

Впрочем, размежевание и сопутствующая ему коренизация населения имели и положительные стороны. Так, жители среднеазиатских республик получили возможность продвигаться на руководящие должности, их национальные языки активно внедрялись в образование и делопроизводство, поощрялось издание СМИ на местных языках.

В конце 1930-х годов эти процессы были свернуты, и центральные власти начали повсеместно вводить русский язык. Тем не менее было создано большое количество образованных кадров из представителей национальных меньшинств СССР, а также ряд образовательных учреждений с нерусскими языками обучения.

О плюсах, минусах и последствиях национального размежевания «История.РФ» поговорила со старшим научным сотрудником Центра сравнительно-исторических исследований стран постсоветского пространства Института всеобщей истории РАН, кандидатом исторических наук Татьяной Котюковой.

«Размежевывали то, что имелось, не глядя на этносы»

– Татьяна Викторовна, как вы считаете, какую роль национально-территориальное размежевание сыграло в судьбе азиатских республик? Сегодня они пожинают скорее положительные или отрицательные плоды этого процесса?  

– На сегодняшний момент мы все готовы воспринимать страны Центральной Азии, которые раньше были союзными республиками, в том виде, в каком они существуют. Но в таком виде они исторически никогда не существовали вплоть до начала 1920-х годов. Это структурирование произошло в рамках процесса образования СССР: тогда появились эти национальные государства в тех границах, в каких они существуют после 1991 года и до сегодняшнего дня. Поэтому этот вопрос действительно сложный, а тема очень большая и до сих пор серьезно не изучена. По этому поводу существовали и существуют две основные позиции. Одна из них сводится к тому, что разделение народов региона по таким «национальным квартирам» – это момент, ведущий к разрушению некоeго единства народов Средней Азии. Такой термин все-таки правильнее, потому что, допустим, формирование Казахской ССР в рамках Советского Союза – это совершенно другой процесс.

– Что же все-таки подразумевает под собой размежевание СССР? О каких именно территориях здесь можно говорить?

– Когда мы говорим о национально-территориальном размежевании, мы говорим только о четырех государствах Средней Азии. В советское время существовал термин «Средняя Азия и Казахстан», и это было абсолютно правильно, потому что это два абсолютно разных региона, которые сейчас, на мой взгляд, не очень обоснованно объединили в один регион Центральной Азии, который вообще-то шире, чем постсоветские государства. Он охватывает еще и Афганистан, часть территории Китая (так называемый Синьцзян-Уйгурский автономный округ), Монголию, юг российской Сибири, который включает в себя Алтай, Бурятию, Туву. Сами понимаете: где Туркмения, а где Тува? Это совершенно разные регионы с точки зрения исторических процессов. Конечно, они некоторым образом объединены тем, что там проживает тюркоязычное население, но все-таки это очень разные народы. Поэтому считалось, что национально-территориальное размежевание нарушает некое единство народов так называемого Туркестана, который входил в состав Российской империи.

– Вы сами придерживаетесь этой точки зрения?

– Нет, я считаю, что это разделение было необходимо, потому что народы, входившие в состав дореволюционного Туркестана, это очень разные народы по своей культуре. Это сочетание оседло-земледельческих народов – таджиков, узбеков – и народов, традиционно ведущих кочевой образ жизни, – туркмены, казахи, киргизы. И все эти три народа тоже отличаются друг от друга: казахи – это кочевники степей и равнин, киргизы – кочевники гор, а туркмены – кочевники пустынь. То есть у них совершенно разная специфика ведения сельского хозяйства. Поэтому, на мой взгляд, это разделение было оправданным, и оно очень оправдало себя уже в 1990-е годы, когда распался Советский Союз и все получили по некой «национальной квартире», где, в общем-то, без особенно жестоких межнациональных конфликтов эти республики существовали в тех границах, которые им были определены в 20-е годы.

 – Но вы ведь сами сказали, что в результате произошло разделение близких этносов и, напротив, смешение совсем разных народов. Разве это не говорит о том, что размежевание провели неграмотно?

– Границы этих государств, конечно, не соответствуют этнической карте региона. Но даже не потому, что национально-территориальное размежевание проводилось так плохо, а потому что разделение происходило только на тех территориях, которые Российская империя смогла присоединить к себе во второй половине XIX века. Если говорить о формировании государства по этническому принципу титульной нации, как это происходит в Европе, то, например, большая часть этнических таджиков вообще проживает за пределами современного Таджикистана! На территории Афганистана живет больше таджиков, чем в Таджикистане. Такая же ситуация с туркменами, которые живут и на территории Туркмении, и в Афганистане, и в Иране. То же самое происходит с узбеками – ими также населена территория северного Афганистана. Большое количество казахов проживает на территории современного Китая и Монголии. С киргизами тоже сложная ситуация – часть их проживает по ту сторону китайской границы, в Синьцзян-Уйгурском автономном округе. Все дело в том, что эти образования были сформированы только на той части, которая досталась Российской империи в рамках различных соглашений, в том числе с Британской империей в конце XIX века. Поэтому размежевывали то, что имелось, а не по принципу того, что государство должно объединять в себе все коренные народы. В этом смысле, конечно, этническая карта очень условна и приблизительна. Так что здесь можно привести очень много аргументов против этого процесса.

– Насколько быстро союзные республики адаптировались к переменам? Как это технически происходило?

– Наша политическая административная карта не сразу стала выглядеть так, как она выглядит сейчас. До 1929 года Таджикистан был автономной частью в составе Узбекской ССР, Киргизия тоже была автономной частью в составе Казахской ССР. В общем-то, статус самостоятельных союзных республик первоначально получили только Туркмения, Узбекистан и Казахстан. Но вплоть до 1930-х годов эта карта продолжала формироваться, и в конечном итоге мы получили то, что получили: четыре республики Средней Азии и Казахстан в их современных границах.

«Политика, ресурсы и тонкий шантаж»

– Какие выгоды принесло Советскому Союзу создание этих автономных республик?

Возьмем, к примеру, Каракалпакию. Каракалпакия – это на сегодняшний день уже автономное образование в составе Узбекистана. Вначале она вошла в состав РСФСР и только спустя время и после определенных политических решений стала частью Узбекской ССР, тем самым обеспечив Узбекистану выход к Аральскому морю. Выход к нему на сегодняшний день имеют только два государства – Казахстан и Узбекистан. Видимо, это было сделано из политических соображений, потому что с точки зрения своей культуры, хозяйства и истории формирования этногенеза каракалпаки, конечно же, ближе к казахам, нежели к узбекам. Но зато это обеспечивало республике определенные экономические ресурсы и возможности, и советские власти, как и власти на местах, очевидно, руководствовались этим. Таким образом, политическая карта СССР в основном кроилась по принципу не столько этнического строительства, сколько экономической целесообразности. В определенном смысле она себя оправдывала до распада СССР.

– А потом, после 1991 года? Ведь когда среднеазиатские республики обрели независимость, конфликты были неизбежны?

– После распада Советского Союза все были охвачены строительством независимости в отдельных национальных государственных республиках. Конечно, стали подниматься вопросы, связанные с какими-то территориальными претензиями друг к другу. Но на сегодняшний момент удается урегулировать даже такие сложные, застаревшие вопросы, как демаркация и признание взаимных границ между Узбекистаном и Киргизией. Это в том числе способствовало межнациональному конфликту в Ферганской долине. Первая его вспышка произошла еще в рамках существования СССР в 1990 году.

Для Средней Азии вообще очень важен экономический вопрос, потому что это все-таки в первую очередь аграрный регион, и он продолжает им оставаться несмотря на индустриализацию времен СССР. Большую роль здесь играет пользование распределением воды. Например, Таджикистан и Киргизия являются странами, которые лежат на истоках великих среднеазиатских рек, а уже Туркмения, Узбекистан и Казахстан пользуются их водными ресурсами, так как они расположены ниже по течению этих рек. В рамках единого экономического хозяйства эпохи СССР этих вопросов просто не возникало, а уже после распада Союза эти проблемы существуют. Есть определенный политический тонкий шантаж со стороны, допустим, Таджикистана и Киргизии (это горные государства) относительно Туркмении, Узбекистана и Казахстана, которые расположены в равнинной части Средней Азии.  

– В каких регионах межнациональные конфликты сегодня особенно остры?

– Конечно, существует проблема таджикоязычного населения в Узбекистане – это прежде всего касается Самарканда и Бухары. Существует проблема киргизско-узбекских межнациональных отношений на территории Оши, потому что Оша – это часть географической Ферганской долины, которая поделена сегодня между тремя государствами – Узбекистаном, Таджикистаном и Киргизией. С точки зрения региональной дипломатии здесь должны действовать очень тонкие механизмы.

– Что, если бы размежевания не произошло? Как это отразилось бы на современном состоянии среднеазиатских республик?

– Я как эксперт склонна думать, что если бы в 1924 году не было проведено национально-территориальное размежевание, то мы с вами в 1991 году получили бы «развод» пострашнее, чем раздел Югославии. На мой взгляд, это было бы очень страшное и кровопролитное событие. Варианта Чехословакии, когда все собрались и мирно разошлись, здесь бы не получилось. Уверяю вас, историческая контактная зона народов оседлой земледельческой культуры и кочевого номадского хозяйства дала бы о себе знать в очень неприятных эксцессах.

– Территориальное размежевание зачастую сопровождалось процессом коренизации, когда на руководящие должности выдвигали представителей национальных меньшинств, их национальные языки внедряли в образование и делопроизводство. Какую роль это играло?

– В данном случае это уже были не национальные меньшинства, а представители титульных наций, которые формировали эти республики. По официальной статистике, этих титульных народов в республиках было (по крайней мере, должно было быть) не менее 75%. Коренизация, естественно, проводилась, потому что нужно было создавать национальную советскую партийную элиту. В рамках РСФСР и, в частности Центральной России, мы можем видеть смену элит. Царская дореволюционная элита в силу своего дворянского происхождения, конечно, должна была уступить место пролетариату. В Средней Азии ситуация была иной.

Среднеазиатский пролетариат отсутствовал в принципе. Здесь было, скорее, трудовое крестьянство. Кроме того, была большая проблема со знанием русского языка. Какая-то степень русифицированности, знание русского языка и знакомство с европейской культурой, с передовыми революционными идеями и понятиями были, конечно, только у местной элиты. Собственно, поэтому эта элита и составила основу нового советского партийного и управленческого класса, который здесь активно воспитывался и создавался. Если мы возьмем происхождение всех первых руководителей, то мы увидим, что все они происходили из знатных семей. Тот же Файзулла Ходжаев (председатель Совета народных комиссаров Узбекской ССР. – Прим. ред.) был сыном одного из богатейших купцов Бухары и пустил состояние своего отца на дело революции.

«Латиница отдалит Азию от России через 15–20 лет»

– Одним из главных преобразований в этом смысле была смена письменности и переход на кириллицу. Как это отразилось на культуре и сознании советских азиатов? Удобно ли это было в сравнении с латинским алфавитом?

– Задачи по развитию национальных языков и переход на кириллический алфавит, который состоялся в 1929 году, – все это свидетельствовало о том, что центральная власть серьезно занималась проблемами этого региона, но при этом хотела, чтобы он развивался самостоятельно. Переход на латинский алфавит, который был поначалу одобрен, конечно же, давал некие основания для сближения с Турецкой Республикой. Однако, по мнению советского руководства, такой же алфавит, как в Турции, мог в том числе привести к определенному сепаратизму. И потом, как говорят филологи, латинский алфавит никак не способствует лучшей передаче фонетики среднеазиатских языков. В этом смысле он ничуть не лучше, чем кириллица.

– Несмотря на это, многие страны сейчас вновь возвращаются к латинице, например, Казахстан.

– Да, сейчас во многих республиках произошел обратный переход, но филологи говорят, что это проблему не решает. Один и тот же звук в кириллице передается одной буквой, а в латинском алфавите - двумя буквами, тогда в чем разница? Ни в чем. Но это теперь уже тоже политическая тенденция, направленная на десоветизацию.

– Какую пользу советским республикам принесла кириллица?

– Это способствовало более быстрому изучению русского языка подрастающим поколением республик Средней Азии. Я сама, как преподаватель истории, обучала студентов из Монголии в одном из московских вузов. И благодаря тому, что Монголия пользуется кириллицей еще с 1920-х годов, они очень быстро выучивали русский язык и начинали прекрасно на нем говорить и писать. Я, конечно, не могу сравнить их со студентами из Китая и Вьетнама. А сейчас бытует некая мифическая идея о том, что, раз все говорят на английском, то чтобы легче выучить его, нужно свой собственный алфавит перевести на латинские рельсы.

Теперь Россия не является для среднеазиатских республик неким ориентиром и выходом на мировую арену. Это, конечно, очень печальные звонки во всех смыслах, но этот процесс идет, и что-то противопоставить ему будет очень непросто. Пока держатся только Киргизия и Таджикистан. Но это связано с крайней слабостью экономик и с тем, что они составляют самое опасное пограничье для удара извне исламистских террористических сил. Были попытки прорыва бандформирований через афгано-таджикскую границу, через киргизскую границу. И, конечно, слабость экономики этих государств еще сохраняет определенную степень ориентированности на Россию – видимо, в ожидании какой-то помощи в критический момент. А Казахстан, Узбекистан, Туркмения – это самостоятельные государства, они исторически проводят очень независимую линию. Поэтому они могут себе позволить собственную самостоятельную политику, даже входя в единое экономическое пространство с Российской Федерацией.

Процесс латинизации через какое-то время неизбежно приведет к удалению этих государств от России; может быть, конечно, не прямо завтра, но в рамках обозримых лет 15–20, когда подрастет поколение, которое уже будет изучать латиницу, а не кириллицу, это очень сильно скажется, на мой взгляд. 

Татьяна Котюкова

Источник